| |||
|
В Шереметьеве Ольгу никто не встретил. Она удивилась, что почти ничего не изменилось: темновато, грязновато, кругом кавказцы и молодчики в спортивных штанах с полосками. Любимая родина… А вот и знакомое лицо! Пузо-то какое отрастил…
- Олечка Сергевна! - Михас, привет! - Ну что, обнимемся что ли? - Конечно, дорогой… Ты всё знаешь? - Нет. Очень мало – у Ленки вчера мать умерла, что-то понять было трудно: она ревёт постоянно. С трудом записал номер твоего рейса, еле успел… Ты куда поедешь-то? - Пока не знаю. А где он? - В Мытищах, наверное… В морге. Ты как сама-то? - Плохо. Может, туда поедем? Ты можешь? - Конечно. Если моя драндулетка не развалится… Тебе Ленка сообщила? - Нет. Какой-то следователь звонил. Просил приехать к нему. Сейчас не поздно туда ехать? - Нет. Сейчас три часа всего. Адрес или телефон его есть? - Седьмое отделение. Охрименко зовут. - Странные следователи пошли… В Америку звонят. Откуда у него твой телефон? - В галерее дали. Он очень хорошо разговаривал. - А с чего бы плохо? - Милиционер всё-таки… А Борисов знает? - Да. Его вызывали уже… Михас с трудом нашел свой старый жигулёнок в стойле иномарок, долго заводился, но доехали быстро. Ольга всю дорогу молчала, смотрела в окно. Курить, видимо, бросила - попросила Михаса не курить, если сможет… Мытищи изменились меньше, чем Шереметьево, только прибавилось количество ларьков, торгующих импортной дребеденью. Ольга, видимо, хотела что-то спросить, но не решалась… - Слушай, это на Бутовского случилось? - Да. Но больше я ничего не знаю. - Пожалуйста, давай заедем туда. - Ты уверена, что надо? - Не уверена, но… заедем? - Смотри, Оля… Мне самому жутко от всего этого. Не догнало ещё понимание… Дом, в котором случалось так много всего романтического, не изменился совсем. Ольга буквально онемела. Дом, которому были посвящены стихи и картины, казалось, стал ещё живописнее, загадочнее – словно над ним поработали декораторы перед съёмкой фильма в стиле Тарковского. Все перекосы обшивки, кровли, все облезлости бурой краски сделали дом просто драгоценным по фактуре, сказочным по силуэту – время дописало его как художник, который вдруг достает старый холст и точно добавляет несколько необходимых мазков. Конечно, любой прохожий сказал бы, что подобной развалине не место на улицах славного города-героя Мытищи, но это сказал бы прохожий…. В доме номер семнадцать жили только художники… Предание гласило, что и до покупки дома Галочкиным в нём жил актёр из театра имени Пушкина по имени Феликс. А жена его была театральным художником. Правда, сын у них не удался: сначала пошёл в телеведущие, потом в политики. Теперь его знает вся страна и полстраны плюёт в голубой экран. Вдруг подсознание переключило Ольгу на милые воспоминания, потому что боль в душе становилась невыносимой. Они познакомились с Галочкиным в этом доме, куда все собрались впервые на Новый год на первом курсе художественного училища. Галочкин тогда ещё пел под гитару, здорово имитировал Маккартни, а через день после Нового года написал чудесный Ольгин портрет. Наверное, это была его лучшая картина. На втором курсе он устроил свою персональную выставку в кинотеатре «Варшава» во время джазового фестиваля, и выставка прошумела на всю Москву. С тех пор он писал только абстрактные работы и так глубоко в это ушёл, что с училищем пришлось расстаться. Галочкин всегда был максималистом. Лицо Галочкина вдруг всплыло в сознании Ольги с какой-то ошеломляющей материальностью, и, чтобы не услышать в дополнение его голос, она попросила Михаса поскорее уехать… - Я же говорил, что не стоило… - Да-да, Михасик, поехали! - Куда поедем? - В седьмое отделение милиции. - Точно? - Да, к следователю Охрименко. - Уже пять часов. Может, завтра приедем? - Следователи и по ночам работают. Поехали! Охрименко был на месте. Быстро записал паспортные данные, заметил Михасу, что его паспорт уже давно не действителен, потому что в сорок пять лет надо менять фотографию. У Ольги было два паспорта, о чем она почему-то сразу доложила. - Так… С вашими паспортами пусть разбирается кто-то другой. Мне не до этого. У вас есть два часа времени, чтобы прямо здесь прочитать письма, адресованные вам, а потом у меня будут вопросы. Вы в состоянии это сделать? - Да… думаю, что да. - Письма эти я уже читал, читали и другие люди в интересах следствия. Поэтому, если вы, Ольга не возражаете, то Михаила Петровича я бы тоже попросил прочесть. Он, насколько я понимаю, был его близким другом? - Миша обожал Володю. Но Володя больше общался с Максимом Борисовым. Хотя мне казалось, что Михас всё равно был ему как-то ближе. Господи! Что я говорю! - Я понимаю. Постарайтесь, если это сейчас возможно, вникнуть не только в содержание писем, но и в форму: мне показалось, что в одном из писем есть то ли намеки, то ли чуть ли не шифровка… - Что вы имеете в виду? - Я не знаю английского, так только, по институту… В некоторых письмах цитируется Дилан Томас на английском языке. Вам это не кажется странным? - Я несколько лет уже живу в Америке, но так знать язык, как знал его Володя, мне до сих пор не удаётся… Дайте попить чего-нибудь, пожалуйста! - Там на столе стаканы. Вот письма. Воды сейчас принесу. Но льда нет. У вас ведь всё со льдом пьют? - У вас… Если бы вы знали, как это всё вышло с моим отъездом, будь он не ладен… - Да. Мне надо будет и об этом вас расспросить. Ольга выпила всю бутылку воды: - Извини, Михас. Я тебя не спросила. Ты тоже пить хотел? - У меня в машине пиво есть, так что допивай. Ты начинай пока читать, а потом скажешь, можно ли мне… Я пока эту газету посмотрю, очень мужик на фотке на следователя похож… А это и правда про него… В невзрачной газете «Мытищинская правда» на первой странице был размещен портрет Охрименко, которого без подписи под фотографией трудно было бы узнать. Статья, видимо, публиковалась в популярной постоянной рубрике, но по стилю была неуклюжей: |
|
« Наш корреспондент Николай Урывчиков на днях встретился с известным столичным адвокатом Леонидом Олеговичем Охрименко, который ответил на вопросы наших читателей. Леонид Охрименко - член Московской городской коллегии адвокатов, член исполкома Всероссийского союза юристов, один из лучших российских адвокатов, специализирующихся на ведении дел о тяжких уголовных преступлениях. Для начала несколько биографических сведений:
Леонид Олегович родился 7 января 1953 года, коренной москвич, выходец из старомосковской семьи интеллигентов, выпускник очного отделения юридического факультета МГУ им. М. Ломоносова. Его отец, имея пятидесятилетний адвокатский стаж, до настоящего времени служит адвокатом. Получив высшее образование, с 1975 по 1985 год служил в системе МВД СССР, завершив службу в должности заместителя начальника следственного отдела. За время работы в системе, окончил Адъюнктуру ВНИИ МВД СССР и подготовил к защите кандидатскую диссертацию по криминалистике. Имеет множество публикаций, более 10 лет был постоянным автором и консультантом журналов «Russian Life», «Passport to the new World», «Огонек», «История Государства и права», «Адвокатская практика»; газетах: «Вечерняя Москва», «Домашний адвокат» и др. Автор широко известной и неоднократно переиздававшейся книги «Пределы самообороны», выпущенной издательским домом «Феникс». Постоянный участник передач «Радио России», «Маяк 24». Неоднократно принимал участие в телевизионных программах НТВ. Член союза журналистов г. Москвы. Член Союза фотохудожников России. Блестящая эрудиция, высокая культура, целеустремленность, широкие познания в самых различных областях позволяют Леониду Олеговичу успешно проводить самые сложные, на первый взгляд, кажущиеся совершенно безнадежными, уголовные дела. Леонид Олегович является убежденным сторонником классической адвокатской школы, базирующейся на безупречном владении профессией…» - Выходит, его сюда из Москвы выписали? Разве адвокат и следователь – это одно и то же? - Что ты сказал? - Ничего, ничего… Ты читай. Как себя чувствуешь? - Чувствую себя убийцей… - Оль, перестань… Я же прекрасно всё помню. Тут вот в газете пишут, что Охрименко этот – известный московский адвокат… - И что? - Не знаю. Разве адвокаты в милиции работают? - Откуда мне знать? Может и работают… Подрабатывают, наверное. Михас стал дочитывать статью, но дальше были вопросы про ДТП и ГАИ, а этой темы он не любил: уже целый год ездил без прав, а денег на откуп никогда не было. Пока везло. Вдруг на углу стола он заметил какой-то документ, и руки почему-то потянулись к нему… Бумага называлась «Протокол осмотра места происшествия. 5 августа 19.. г. г. Мытищи, моск. обл.» : Осмотр начат в 13 часов 00 минут, окончен в 18 часов 15 минут. Следователь прокуратуры г. Мытищи юрист 2-го класса Бондаренко М.А. в связи с поступившим в 12 час.10 мин. от дежурного седьмого ОВД г.Мытищи собщением об обнаружении трупа гр.Галочкина В.П., руководствуясь ст.ст.178-180 УПК РСФСР, произвел в присутствии понятых: Медведева Александра Владимировича, проживающего в городе Мытищи по ул.Бутовского, д.18; Горяева Сергея Антоновича, проживающего в г.Калининграде, Московск. обл., по проспекту Королева, д.3, с участием прокурора района Самохвалова А.И., зам.начальника уголовного розыска УВД Светлицкого Г.П., специалиста - судебного медика Стоцкого Б.С., специалиста-криминалиста - сотрудника ЭКО УВД Гусева С.Д, а также специалиста из Москвы Охрименко Л.О. - осмотр первого этажа частного дома, расположенного по ул.Бутовского, д. 17 и трупа гр. Галочкина В.П., 1953 года рождения, о чем в соответствии со ст.ст.141, 182 УПК РСФСР составил настоящий протокол. Перед началом осмотра перечисленным лицам разъяснено их право присутствовать при всех действиях, проводимых в процессе осмотра, и делать замечания, подлежащие занесению в протокол. Понятым в соответствии со ст.135 УПК РСФСР разъяснена их обязанность удостоверить факт, содержание и результаты действий, при производстве которых они присутствовали (подписи понятых Медведева и Горяева). Специалистам в соответствии со ст.1331 УПК РСФСР разъяснены их права, обязанности, и они предупреждены об ответственности за отказ или уклонение от выполнения своих обязанностей (подписи). На основании ст.141 УПК РСФСР участники осмотра уведомлены о применении научно-технических средств - фотосъемки. Осмотр производился в условиях ясной погоды при естественном освещении. Температура воздуха 20 С. Осмотром установлено: Место происшествия находится в частном секторе, расположенном недалеко от завода ММЗ. Осмотр трупа производился с 14 час.20 мин до 15 час.30 мин. при температуре воздуха 20 С. Труп на ощупь холодный, его температура при измерении электротермометром в прямой кишке на момент осмотра в 14 час.20 мин. равна 10 градусам. Труп Галочкина находится на полу в комнате длиной 5 м шириной - от 3 до 4 м. Труп лежит на спине головой на северо-восток, ногами на юго-запад. Голова откинута. Левая рука вытянута вдоль туловища, правая согнута в локтевом суставе, кисть ее находится на левом бедре. Ноги согнуты в коленных суставах. Пятка правой ноги располагается в 7 см от его ягодиц, пятка левой - у носка правой ноги. Трупное окоченение выражено в обычно исследуемых группах мышц. Трупные пятна бледно-фиолетовые, располагаются на западной поверхности тела, при надавливании не бледнеют и не изменяют своей первоначальной окраски. У трупа острижены ногти и изъято подногтевое содержимое. Срезы ногтей и подногтевое содержимое с каждого пальца правой и левой руки помещены в 10 отдельных конвертов, которые заклеены, снабжены соответствующими надписями и подписаны следователем и понятыми, а также опечатаны печатью следователя, имеющей оттиск "Следователь прокуратуры, №608". На трупе надеты: пиджак темно-серый в клетку, красная майка, джинсы темно-синие, трусы черные, носки коричневого цвета, туфли черные. На подошвах обуви и в складках у ранта имеются пылевидные загрязнения. В левом внутреннем кармане пиджака обнаружен членский билет Союза художников на имя Галочкина Владимира Петровича с номером 13374, выданный 15 июля 19.. г. Других предметов в карманах одежды не обнаружено. Под трупом лежит пуговица белого цвета диаметром 8 мм с двумя отверстиями. Осмотр окружающей территории: Слева от тела лежат два окурка сигарет длиной 1,5 и 2 см. Каждый из окурков помещен в отдельную стеклянную пробирку с пробкой. Пробирки обернуты в белую бумагу, опечатаны, снабжены соответствующими надписями, заверенными подписями следователя и понятых. На расстоянии 2 м от головы обнаружена пустая бутылка емкостью 0,6 л, изготовленная из прозрачного зеленого пластика. На бутылке имеется наклейка "Спрайт". При осмотре бутылки в косопадающем свете обнаружено 2 слабо видимых следа пальцев рук, которые были обработаны порошком окиси цинка. Левый след размером 17х12 мм расположен в 2 мм от вехнего края этикетки. В следе отобразилась центральная часть завиткового папиллярного узора. Второй след пальца размером 14х6 мм расположен на 11 мм выше и на 3 мм правее первого, на расстоянии 131 мм от дна бутылки. В следе отобразилась правая часть центральной зоны петлевого узора с дельтой (ножки петель направлены влево). Другие следы пальцев рук, обнаруженные на бутылке, отобразились в виде мазков или незначительных участков папиллярных узоров. Бутылка помещена между двумя квадратными кусками картона (у горлышка и дна), которые плотно обвязаны с четырех сторон шпагатом и помещены в картонную коробку. На коробке сделана надпись о месте и времени изъятия бутылки и поставлены подписи следователя и понятых и оттиск печати следователя. На расстоянии 1 м от головы трупа на северо-восток лежит пластмассовая черная расческа размером 14х2,7 см. При обработке ее порошком окиси свинца следов рук не выявлено. Расческа помещена в чистый целлофановый пакет, который прошит нитками, снабжен биркой с сопроводительной надписью и подписями следователя и понятых и опечатан печатью следователя. Изъятие с трупа Галочкина пиджака и джинсов. При исследовании ложа труп Галочкина перемещен на белую чистую простыню, постеленную на полиэтиленовую пленку. В этом положении с трупа сняты пиджак и брюки. Вещи сложены в два целлофановых пакета, которые запакованы, снабжены бирками с сопроводительными надписями, подписями следователя и понятых и опечатаны печатью следователя. При осмотре места происшествия производилась фотосъемка места происшествия в целом фотоаппаратом "Зенит-11" с объективом "Гелиос" на фотопленку светочувствительностью 64 единицы ГОСТа. С места происшествия изъято: членский билет на имя Галочкина В.П; пуговица белого цвета; два окурка сигарет; бутылка из-под воды «Спрайт»; расческа черного цвета; ногти и подногтевое содержимое; брюки и пиджак. Кисти рук трупа Галочкина помещены в целлофановые пакеты, закрепленные у запястья шпагатом. Труп завернут в белую простыню, а поверх нее в полиэтиленовую пленку и отправлен в морг бюро судебно-медицинской экспертизы. Протокол прочитан вслух следователем. Замечания на действия следователя и правильность составления протокола не поступили. Следователь прокуратуры, прокурор района, понятые, зам.начальника уголовного розыска, специалисты Михас, наверное, изменился в лице от подобного чтения, потому что Ольга пристально на него посмотрела, но спрашивать ничего не стала. Она дочитала последнее письмо и сложила всё в казенную папку. - Что там написано? - Протокол. Тебе не стоит читать. - Наверное. Потом как-нибудь перескажешь… А эти письма – это не совсем для меня написано. Почитай… Как думаешь, можно их попросить сделать копию? - Ну, они сами тебе потом отдадут… Это же тебе принадлежит. Я сейчас пойду спрошу. Вошёл Охрименко и сразу же засек Михаса за противоправными действиями. - Вам это читать не положено было. Всё, что положено, я вам сам расскажу. Ольга Сергеевна, так вы заметили что-то странное, недосказанное? - Для меня это очень понятно, только это не совсем письма… - А что же? - Что-то вроде эссе, просто в форме писем… Я могу это скопировать? - Вот, возьмите. Я сделал две копии: для Михаила и для вас. Максим Борисов тоже копию просил. - Он читал?! - Да. В отличие от вас – несколько часов. - Простите, а что вы хотели узнать после этого нашего коллективного чтения? - Хотел новых фактов… - Но здесь их нет. - Скажите, почему Владимир цитировал этого Томаса? Это было каким-то знаком для друзей? - Володя несколько раз пытался перевести это стихотворение, но всё время оставался недоволен. Хотя мне очень нравился вариант: «особенно, когда в октябрьский день мне жесткий ветер надерет вихры…» У Володи даже была такая картина, где фон состоял из написанного краской текста этого стиха на двух языках. Он сочинил красивую песню на английские слова… Ну, просто это было его любимое стихотворение. Ещё он любил: «Марта, Марта, надо ль плакать… Багрицкого…» - А вы, Михаил, что думаете по этому поводу? - Писем я ещё не прочитал… - Зато прочитали чужую газету и документы… - Простите. Как-то так само незаметно получилось. А вы можете что-то добавить? - Как вы поняли из газеты и из протокола, я здесь – приглашенный специалист. Я подробно изучил все обстоятельства, забрал и просмотрел большой архив… В основном, все записи – проза и поэзия. Сегодня буду читать то, что найдётся в компьютере. Я не пришел пока ни к какому заключению, поэтому мне так необходима помощь его друзей. Родственники его, как я понимаю, живут не здесь. Не могли бы вы прямо сейчас написать список абсолютно всех друзей и коллег, которые посещали этот дом? Я понимаю, что у вас это было что-то вроде клуба? - Нет. После того как я стала постоянно жить у Володи, художественные посиделки стали прекращаться. Наверное, меня за это невзлюбили, но согласитесь, когда каждый гость норовит остаться ночевать, чтобы не возвращаться в Москву – это утомительно, мягко говоря… - Знаете, я вам, наверное, смогу помочь. Галочкин как-то попросил меня: «Михас, составь список всех-всех, чтобы рассылать письма по электронной почте...» Она тогда только появилась в Москве. Но из Мытищ он так и не смог наладить интернет. Чего-то там не получалось. Но список у меня остался… На холсте, маслом… - Да, мы ещё как у Чехова расписывались на скатерти, только вышить все эти подписи у меня так руки и не дошли. Эта скатерть должна где-то сохраниться… - Как я понимаю, все эти встречи происходили года четыре назад? - Если не больше. Скажите, что вы всё-таки хотите выяснить? Мне необходимо сейчас понять, потому что надо ехать – с сердцем плоховато. - Поезжайте, Ольга Сергеевна. Но я вас обоих должен попросить, чтобы вы никому не говорили то, что я сообщу вам сейчас… - Страшнее того, что мы уже знаем? - Наверное… Следователь прокуратуры Бондаренко не исключает вариант с убийством. - Леонид Олегович… Почему? - Михаил, поддержите Ольгу Сергеевну… Я вам и так сказал больше, чем имею право… Но Бондаренко, похоже, не может этого объяснить. У него огромный опыт и интуиция, но предположения в деле не приемлемы. Нужны факты, за этим он и вызвал меня. У меня фактов пока нет. А предположения тоже не оформились. - Тогда почему вы так откровенны? - Потому что мне в этом деле нужна хоть какая-то точка опоры. В вас я её нахожу. К тому же я был немного знаком с Владимиром по студии «Москворечье» и даже запомнил вас обоих. Это было… Очень давно… Прочитайте дома всё ещё раз, а завтра пораньше звоните. У вас пораньше – это когда? - Я ещё не знаю, куда меня Михас отвезет, но вряд ли лягу сегодня. - Тогда, в соседнем доме - аптека, а завтра в десять я вас жду. До машины шли долго, Михас побоялся поставить её около отделения милиции. Дождь вдруг пошел ни с того ни с сего.. Ольга молча ревела. В жигуленке, оказывается, кончился бензин. Михас Громов немного попререкался насчет денег, но в итоге побежал менять Ольгины доллары в банк. - Милый этот следователь, правда? - Ты знаешь, я его вспомнил, когда он сказал про «Москворечье»… - А я не помню такого… - Естественно, ведь Володи тогда ещё не было в твоей жизни. - Он был… он был… Я не могу так думать, у меня всё перевернулось в голове после того, как я снова увидела дом. Пожалуйста, говори о чём-нибудь постоянно, у меня не в порядке с головой – боюсь сознание потерять. - А ты часто теряла сознание? - Нет. Раза два или три всего. Один раз – в школе, в десятом классе, когда месяц голодала, потом – просто так, на улице… Ещё я так боялась не поступить в училище, что упала в обморок, когда не увидела себя в списках… Последний раз – в самолете. Все рядом так перепугались, совали пузырьки под нос… Просто в тот момент я поняла, что я натворила этим своим отъездом… - Я же тогда на два года в Питер уехал, поэтому ничего и не знаю до сих пор… В то, что наши о тебе тогда говорили, я просто не верил… - Зато я очень верю, что меня называли американской сукой. - Оль, я понимаю, что всё было не так просто… Зная вас обоих. Это была серьёзная ссора? - Не было никакой ссоры. |
|
Кевин предложил заключить фиктивный брак, чтобы нас с Володей вывезти. Это сейчас можно кататься туда и обратно… Я сказала Вове тогда, что если всё будет затягиваться, то я вернусь… Когда же всё действительно стало затягиваться, то он позвонил мне, чтобы я не возвращалась. Вот и всё. Я продала тогда свою квартиру, забрала маму, а через очень быстрое время деньги кончились, возвращаться было некуда… Володя почему-то пальцем ни пошевельнул, чтобы что-то предпринять для своего отъезда. Теперь, особенно после этих писем, я всё поняла… Почитать тебе?
- Не сейчас. Мы уже подъезжаем. Здесь, на Щелковской я успел получить мастерскую. Поживи у меня – телефон есть. Людка как раз уехала в Питер – так что у тебя будет вроде отдельной комнаты. - Спасибо, дорогой. Мастерская Михаса Громова выглядела совсем не романтично: побольше обычной квартиры с окнами чуть выше земли, разваливающаяся сантехника… Главная странность – на стенах не висели картины, вместо них всё было утыкано эскизами каких-то книжных иллюстраций, сделанных на компьютере. Михас раньше писал чудесные картинки, цветные, фактурные, радостные. Видимо, приходилось выживать… Хотя в Нью-Йорке, подумала Ольга, ему бы пришлось выживать гораздо тяжелее, несмотря на все его умения и таланты. - А что с твоей старой мастерской на Маяковке? - Пока я жил два года в Питере, америкосы построили на месте нашего дома свой офис. Соседи ели успели собрать кое-какое моё барахло, когда дом стали ломать. Но картины все пропали. Кроме того списка всех наших, сделанного на холсте… - А где он? - Да вот стоит. - Дай посмотрю… Слушай, расскажи, где все сейчас, что делают? - Знаешь, истории почти все грустные. У нас же все «творцы» были… А с творцами новая жизнь расправилась быстро: почти никто сейчас не пишет… Кто-то пересел за комп, кто-то свалил к вашим… - Слушай, не надо так… - Это я так шучу. А Мишка Рыжевников стал аж владельцем коммерческой радиостанции. Ну, про кого ещё интересно? - А как Наталья? - Она у нас – исключение. Регулярно присылает свои проспекты и видео. Востребованный немецкий художник. Но за десять лет ни разу не приезжала. Каменский её тут достал со своей пагубной страстью… До сих пор обходит все мастерские, стреляет деньги на дозу. Она от него сбежала сначала в Голландию, потом перебралась в Кёльн. Недавно звонила, всё грозится приехать. Она там замуж вышла за одного прибалтийского художника. Я его не знаю, но работы у него отличные. - Мне родители в школе всё говорили: «Не будешь учиться – станешь дворником!» Я всегда искренне удивлялась и однажды спросила: « Мам-пап, а кроме дворников и художников другие профессии бывают?» - А они что? - Не помню, как они выворачивались, но я до вполне взрослого состояния ума всегда считала, что все, кто не художники – просто не люди… - Ты знаешь, я тоже… - Ну, а теперь? - Сама видишь… Круг общения полностью сменился, хотя многие себя художниками считают, а на самом деле – креативщики. - Как? Это что, от слова «криэйт»? Моя мама до сих пор считает употребление слова «ситуация», «концепция» и «менталитет» дурным тоном… - Да, иногда так себя и называют: мы тут не программерами работаем, а креаторами… Тьфу! Может, я просто состарился? - Нет, что ты! Прекрасно выглядишь, только пузо отрастил – зачем? - Так я на заднице по двенадцать часов в день… Пиво, чебуреки… Кстати, жрать совсем нечего… - Меня всё время мутит что-то. Но давай сходим в магазин. - Олька, ты прости, но деньги все вышли: недавно пришлось апгрейд делать… - Ясно. «Уайфинька, закрой уиндовку, а то чилдренята простудятся!». Ты не дергайся, плиз! Деньги есть, правда на карте. Как тут с виза-кард? - Есть такие, вроде. Мне они ни к чему… Пошли тогда, а то позакрывают всё, а в ночном магазине дорого. - Двадцать долларов на сколько хватает? - Кому как… На ресторан не хватит. - Я там с мамой живу на пятьдесят в день, иногда меньше. Правда, у меня нет машины. - Значит, на полторы тысячи в месяц… В Москве это приличная зарплата, но есть и больше. Давай, расскажи про себя хотя бы коротко по дороге. Жигуленок на этот раз не завелся, Михас с досады пнул по колесу, и они пошли пешком. По дороге Ольга больше молчала… Недавно выстроенный супермаркет слегка поразил Ольгу. В последний год она переехала жить в Вермонт, у неё в Ратланде такого изобилия не было. Да и цены тут были не очень-то низкие. Как всё изменилось… - Слушай, а как Вова воспринял все эти перемены? Он так ненавидел мещанство и всех этих колбасников с фарцовщиками… Судя по телеку, они теперь на коне? - Ещё на каком… На белокрылом! Я помню, как он говорил о наших различиях с американцами, и почему он не сможет там жить… - Почему? - Потому что православный не может быть счастлив один, сам по себе, без всех остальных… А протестант – запросто. У вас там все протестанты? - Ну, Америку же сектанты создали, это история. - И бандиты… - Ты насмотрелся мувиз. Американские мувиз ничего общего с реальной жизнью не имеют: там все красивые, сильные и независимые, а в жизни – жирные, больные и одинокие… - Да ладно тебе… - Да я сама долго поражалась. Дети в восемнадцать лет бегут из дома как будто больших врагов, чем собственные родители в целом мире нет… А называется это – поиск собственного пути в жизни… Враньё! Сумасшедших теток моего возраста – пруд пруди. Сначала у них поиск собственного пути, потом накопление на собственный дом для свободы от всех, потом кризис середины жизни и – крейзи на всю голову… Мужики – не лучше. А как любят о высоком поговорить, когда узнают, что ты художник… Только и поговорить-то с ними нельзя: сплошные амбиции, а образование и эрудиция на уровне нашего пэтэу… Есть, конечно, маргиналы, они везде есть, но они такие себе загородки строят от нелюбимого окружения, что ещё противнее, чем остальные радостные жлобы. - А твой этот… Кевин? - Ну, он помог с гринкартой по своим каким-то каналам, потом уехал к себе на Аляску, звонил часто, потом перестал… Он так и не понял, что у нас с Галкиным происходит. У него там на Аляске дом, русский сосед, они вместе рыбу ловят по шесть месяцев, а остальные шесть месяцев он работает в Майами. Там у него и компьютеры, и галерея, и ещё какой-то бизнес… Я не вникала. Он когда-то прочитал пару книг Толстого и Достоевского, приперся после первой революции сюда… Мы попались ему первыми на его миссионерском пути – вот он и решил помочь… - А сейчас ты с кем? - Так с мамой и живём. В прошлом году ухаживал за мной один русский программист, замуж звал… Но я не решилась. Он и помог с кредитом и покупкой этого дома под Ратландом… Хороший домик, с «барн»… Это такая постройка ещё отдельная, что-то для фермерского дела… Только вот недавно помпу прорвало, перерыли трактором всю землю, заменили трубы, полы вскрывали… Видимо, теперь придётся продавать, хотя это и не будет выгодно… А на пятьдесят тысяч я в Москве что смогу купить из жилья? - Что-нибудь сможешь, если поискать, но конечно не там, где ты жила… Но у меня в районе на однокомнатную должно хватить… Хотя я не в теме, Людка приедет – разъяснит что и как…Значит, ты не в восторге? А чем зарабатываешь-то? - Ну, художницей я и здесь не стала, а галерейщиц в Нью-Йорке – как собак нерезаных. В Вермонте я шью, я как-то в последний момент прихватила машинку из Москвы. Слава богу, строчит ещё. - Что шьёшь? - Пэтчворк называется, коврики такие лоскутные… Хорошо покупают. Только долго шить и мало платят. Летом преподавала русский язык в Мидлберри, но там были наши бывшие инакомыслящие, они меня и выжили. У диссидентов и национальность другая всегда была, и принципы… По телеку смотрела – теперь одни бывшие диссиденты кругом рулят. Народ-то не ропщет? - Его грамотно строят. Телек промывает мозги напрочь. Я в мастерской телевизор запретил, но Людка себе купила крошечный и смотрит дома на кухне втихаря. Ну, как? Подзаболтал я тебя? - Да, спасибо… Мне уже лучше, дорогой… - Так, вроде бы всё купили. Ты же не обжора всегда была. Куда столько? - Так, может, кто-то придёт? У тебя холодильник работает? - Работает. Не придёт никто. - Ты не звонил никому? - Так практически некому. В последнее время я совсем никого не вижу. У Людки своя тусовка, всё-таки она меня моложе на 12 лет… К тому же, пропали не только картины из той мастерской – все мои записные книжки, фотки. Сейчас я, конечно, сяду, обзвоню знакомых наших знакомых, кого-нибудь найдём. Ленка обещала приехать после поминок матери… - Сегодня уже шестой день. Какой ужас: ни отпели, ни похоронили по-человечески… Завтра к восьми поедем в храм, я закажу сорокоуст и спрошу, как быть… - Давай тогда в Тарасовку поедем, там батюшка знакомый служит. И рядом от Мытищ… Хорошо? - Хорошо. Это не тот батюшка, который предлагал нас венчать? - Да. Отец Александр. - Как подумаю, что если бы мы тогда обвенчались, то всё было бы хорошо… От этой мысли я вся сжимаюсь, и не хочется жить… - А что бы изменилось? - Мы бы не расстались ни за что, а поехали бы вместе. Беда была в том, что Вова не считал меня своей женой и очень переживал из-за этого. Хотя я никогда не была против – просто как-то всё откладывала: то платье хотела красивое для венчания, то просто забывала про это надолго… А он предложил всего один раз и потом не напоминал. Вот только этот батюшка как-то зашел, и я вспомнила. Он - молодой такой? - Был, наверное… Времени прошло много, никто не помолодел. Ты спать сейчас ложись, иначе не встанешь. А мне ещё с утра надо копаться в машине. Такси брать – очень дорого. - Хорошо. Ты ложись, а я ещё посижу, дочитаю всё в тишине. У меня там сейчас ещё рано спать, так что я не скоро адаптируюсь. Мне надо маме ещё позвонить – можно? - Оль, можно было бы, конечно, но у меня выход на междугородку отключен за неуплату… К соседу сходим, у меня где-то ключ был… Ты матери рассказала? - Да, я решила, что лучше она при мне всё воспримет, чтобы я могла ей помочь, но получилось, что она меня вытаскивала… Хотя ты знаешь, что она всегда была против нашей совместной жизни, хотя Вову по-своему любила. Он чем-то напоминал ей отца моего в молодости, он был такой же «ренессансный человек» - писал музыку, картины, стихи. И всё прекрасно у него получалось. Мама хочет издать в Вермонте его книжку, но всё как-то не получается денег накопить… Михас устроил Ольге постель из стульев и планшетов. Сам он спал на раскладушке, которая могла развалиться в любую минуту. Ключ нашелся, он отправил Ольгу в соседнюю мастерскую Забского, который с весны до осени жил на даче, так было дешевле, и там никто не мешал ему напиваться. - Мама, я у Миши Громова… Да, с трудом… Мам, я за тебя волнуюсь, как ты себя чувствуешь? Да… Завтра утром пойду, там в Тарасовке служит отец Александр, с которым Володя был знаком или даже дружил. Да, я купила в аптеке… Лучше, не волнуйся! Встали очень рано, почти не спали. Ольга сказала, что её обычный завтрак – кофе с сигаретой. У Громова были похожие привычки. Через час уже были в Тарасовке. Отец Александр уже начал службу. Ольга расспросила женщину за конторкой и заказала помин души новопреставленного Владимира. Она купила книгу, чтобы не ошибиться в правилах для поминовения и вспомнила, что последний раз была в храме года два назад… Во время службы ей всё вспоминались долгие ночные разговоры Володиных приятелей о русской идее, которые обыкновенно сводились к тому, что Россия — это иной мир, иная страна. Русский народ совершенно отличается от всех прочих. На этом отличии создавались всякие теории, но Ольге почему-то казалось, что подобное было в школьном учебнике истории, а историю она не любила, как и многие в её классе, из-за учительницы. Про русскую идею Ольга не много нового узнавала из этих разговоров: то, что в разное время она наполнялась разным историческим содержанием, но постоянное отторжение от другой, враждебной цивилизации просто необходимо для ощущения себя русским. Ей вспоминался желтый абажур, который она сделала из китайского бумажного зонтика, бутылки каберне и длинноволосые приятели Галочкина. Так и слышались эти их эмоциональные выступления: - Абсолютно другое бытие - основа русского сознания! Русскую идею несли и крепостные, и дворяне, и интеллектуалы, и священники, и «комиссары в пыльных шлемах», и летчики-космонавты! - При Никоне Россия собиралась стать огромным государством-монастырем, так как мыслила себя местом Второго Пришествия. Русские избраны Господом для того, чтобы здесь, среди них, объявиться на Земле. Новый Иерусалим, построенный под Москвой, — проект, связанный с перенесением образа "святых мест" в Россию, для того, чтобы именно сюда Он спустился для Второго пришествия. В Новом Иерусалиме есть Иордан, есть Фавор, есть Голгофа, есть Гефсиманский сад. Это не была игра ума, это была гигантская задача, под которую подверстывалась вся русская история! Ольга вспомнила этих горластых парней. Они потом стали издавать какую-то скандальную патриотическую газету; одного из них, кажется, убили. Но, сидя за океаном, ей всё это казалось таким далёким, а вот теперь вдруг проявилось с нереальной яркостью, будто всё это было вчера… - Русское инобытие предполагало, что Россия — страна райская, что она не захвачена мировой порчей. Проект Советский Союз - это выделение советской истории из всей остальной истории. Создание альтернативного человека, иного пути к абсолютно иной цели. Советский вариант — это выделение части земли из традиционной Земли. Существует теория, по которой Луна вырвалась из Земли. Советский Союз - это та Луна, которая была вырвана из мировой истории. Смысл советского периода - предложить иной вариант человеческого развития. Вариант, не связанный с традиционной историей, путь — к Идеалу. Это абсолютно идеальное бытие, для достижения которого и была создана империя, советский проект. Только мы этот шанс не сумели использовать! Ольга наконец-то вспомнила: Саша Барханов. Да, так его звали. А убили Веню Кавенко. Убили в поезде, когда он поехал к себе домой в Харьков на похороны матери. Ольга устыдилась посторонних мыслей, которые ей лезли в голову во время литургии. Неумело, своими словами попросила прощения… Служба завершилась к одиннадцати, и Ольга с Михасом подошли к священнику. Он, оказывается, всё знал и даже встречался с Охрименко после всего этого ужаса. Предложил встретиться снова, чтобы рассказать подробно, что нужно делать, что читать. Прихожанами был заказан благодарственный молебен, и отцу Александру надо было начинать. Но у Ольги был ещё вопрос к священнику, и Михас оставил их, вышел на улицу. Ольга на минуту задумалась и решилась… - Отец Александр, я все время откладываю исповедь и причастие, так как прекрасно знаю, что и после исповеди буду делать те же грехи - врать, осуждать и многое другое. Я к этому привержена с детства, это уже характер. Моя мать считает, что это нормальное, естественное поведение. Но я… Кроме того, во многих грехах я не чувствую раскаяния, а ложь и лицемерие перед Богом кажутся мне… непотребством в высшей степени. Поэтому я не исповедуюсь и не причащаюсь уже два года. Пожалуйста, посоветуйте… Что мне делать? - |
| Свидетель Борисов |
| Следователь Охрименко |
| Свидетель Иванова (продолжение) |
| От автора |
